Маленькая страна ищет большой миф

"Страшное лето". Ретро? Боевик? Фильм-катастрофа?

Педофильский скандал, всплеск еврейского вопроса, российский
прессинг, усилившийся из-за дела Кононова по всему полю...
Столько проблем сразу обрушилось на наше государство, что не
знаешь, чем и утешиться. Может, на премьеру латвийского
"Страшного лета" сходим? Вытащило же кино в свое время Америку
из великой депрессии. Точнее -- "американская мечта", когда,
наперекор всему, в фильмах торжествовали истинные национальные
ценности.

Чем не вариант, искомый нынче и Латвией? На афише "Страшного
лета" под портретом Улдиса Думписа, играющего Вильгельма
Мунстера, последнего министра иностранных дел первой Латвийской
республики, написано: "Истина творится политикой". А на экране
-- атрибуты "большого латышского мифа": маленькая страна, на
глазах утрачивающая сувернитет, трагичный Карлис Улманис,
крепкая мужская дружба, романтическая любовь... И, конечно,
колоритный дедок в исполнении Эдуарда Павулса -- сколько он их
переиграл еще с советских времен, служа образцом народной
сметки и трезвого расчета!

Нарочито стерильная этносреда -- разве не характерна была она
для прежних местных фильмов о Латвии? "Вас здесь не стояло", --
словно бы внушалось тому, кто тщетно искал в них и себя. И вот
теперь найдут. К сожалению, каждого по заданной схеме: еврей,
помышляющий лишь о наживе, юная балтийская немка, бегущая в
фатерлянд от русских большевиков... И даже сами эти большевики
-- разумеется, целым резидентским гнездом в советском
посольстве. Причем, в тех красках, когда поневоле вспоминается
цитата из чьего-то расистского бреда: "дегенеративные лица и
трудно произносимые фамилии". Тем более, что у героя-плохиша в
фильме, как на грех, русская жена, к тому же -- сильно пьющая.
Что по контрасту с героем положительным, душой и телой
прикипевшим к благородной героине-немке, опять же читается
знаком.

Знаками и символами "Страшное лето" загружено под завязку.
Когда большое кино делается раз в три года, понятно,
что хочется и рыбку съесть, и в "Титаник" сесть. Для масс --
любовный романс (он же детектив о происках вокруг зарубежных
латвийских денег), для гурманов -- литературные ассоциации и
киноцитаты. Рыбка, правда, поймалась не очень. Даже актерской
органике Артура Скрастыньша не под силу преодолеть банальности
самой лайв стори, а его партнерше- дебютантке просто нечего
играть. Примитивно выглядит и главный злодей Мунтерс -- с таким
провинциальным хлыщом не сели бы за стол переговоров ни Молотов,
ни Риббентроп.

Но зато Латвия в образе тонущего "Титаника"... Не спрашивай,
из-за чего она тонет, не спрашивай, тогда или сейчас, а также о
том,не натянуто ли это сравнение. Да хоть за уши притянуто!
Как, впрочем, и метафорические кадры с петухами в Радиодоме,
готовыми кукарекать каждой вздыбленной руке. Но ведь и эпоха, и
судьбы постигаются в искусстве не логическим, а подобным,
иррациональным методом. Реминисценции из голливудского фильма
делают ощущение катастрофы, надвинувшейся на страну, особо
рельефным. И если теперешний неуловимый арабский владелец
санатория "Кемери", где снимался эпизод последнего бала послов,
-- приличный бизнесмен, он должен приплатить нашим авторам. По
крайней мере, хоть на экране сохранится бывшая юрмалская
жемчужина, как-никак кино это тоже документ.

Зримое напряжение "Страшному лету" дает именно документальный
фон: хроника 12-17 июня 1940 года, ввод советских танков
в Ригу, метания вождя, нравы элиты, красноречивый титр из
мемуаров матерого чекиста Судоплатова, хорошо потрудившегося,
чтобы часть этой элиты завербовать. Потребность разобраться с
прошлым у молодого режиссера Айгара Граубы так остра, что,
кажется, что и все наше кино задышало. И не только кино. Что
такое история, как не политика, пусть и повернутая в прошлое?
Что такое искусство, как не способ избавления от комплексов?
Например, от типично латышских синдромов -- оборонного сознания,
страха перед вторжением. Хоть и обосновано исторически, но
сколько можно их демонизирвать! Да еше в условиях новой Европы.
На мой взгляд, несмотря на все свои огрехи, "Страшное лето" --
все-таки кино переходных времен: на идеологическом уровне
многие из прежних страхов не изжиты, но на художественном
вытесняются. По крайней мере -- в отношении Германии, коли
на экране так живописуется немецко-латышская любовь.

..Тем более, что вдобавок и на Латвийском телевидении вышел
сериал "Билет до Риги". Очень даже культивирующий любовь
русско-латышскую.

Галина ФРОЛОВА, "Суббота"

Рецензия в газете "Час"